---

Любицкий Евгений Александрович

Зритель чувствует меру искренности

2 ноября 2002 года Кузнецкий рабочий

Наш драматический театр хорош сегодня еще и тем, что в нем есть приток свежих сил, талантливая молодежь, ярким представителем которой является Евгений ЛЮБИЦКИЙ. 26 лет. Не женат. Почти нет спектаклей, в которых он был бы не занят.

Родом из Алтайского края, из районного села. Но с ранних лет жил в Барнауле. В детстве увлекался цирком, потом кино, потом это увлечение переросло в любовь к театру. С другом ставил дома спектакли перед родителями, знакомыми. После школы поучился год в институте культуры, бросил и поступил в Новосибирское театральное училище, после которого меня пригласили в Новокузнецкий театр.
- Какие-то ожидания оправдались?
- Можно сказать, во многом оправдались, хотя я этого и не ожидал. Я не думал, что меня куда-то возьмут. Уже хотел ехать на родину, там устраиваться. Но по счастливой случайности меня позвали сюда. И пошли один за другим вводы. Артист заболел, я играл. Одна роль, другая. А потом уже и главная.
- Речь о Хлестакове? Что эта роль для тебя?
- Прошло полгода, как я проработал в этом театре. Мне однажды говорят: «На первом этаже висит распределение, ты там в главной роли». Я, конечно, не поверил, я не думал даже, что меня вообще на какую-нибудь роль там возьмут, ну, где-то, может быть, в массовке. Но подошел к распределению и увидел, что назначен на роль Хлестакова. Конечно, это для меня было большой радостью. А что это за роль? В ней самое сложное для меня было то, что этот человек состоит как бы из нескольких людей. Он не есть сам по себе, з все время играет какие-то роли и, можно сказать, что вживается в них. Все время преображается, забывая то, что играл вчера. Он легко переключается, и вот эти переключения для меня были самым сложным. И то, что они получились, наверное, главная удача этой работы. Три года уже я играю Хлестакова. В моем герое появилось больше цинизма. Режиссер просил меня немного преобразить эту роль. - Хлестаков - это не просто мальчик, вырвавшийся из поднебесья, фантом такой, а довольно циничный молодой человек, который не просто меняет роли, но играет судьбами людей. Сделать все это мне было сложно. И не все сразу получилось.
- Спектакль с годами меняется? В какую сторону? В сторону укрепления или изнашивается?
- Несмотря ни на что, этот спектакль как-то живет. Есть спектакли атмосферные, вот они особенно разрушаются. За счет потери атмосферы. Но этот спектакль, хотя он тоже атмосферный, так жестко застроен. Может, это даже какой-то парадокс. Вообще-то он ничем не особенный. Есть другие, лучше, может быть. Но именно «Ревизор» держится артистами. Очень жаль, что иногда зритель мешает играть. Но иногда очень даже помогает.
- А хотелось бы играть для себя? Без зрителя.
- Нет, нет. Если бы это была какая-то лаборатория, тогда, может быть. Но на нее и настраиваешься отдельно.
- Одна из лучших твоих ролей, конечно, Петя Трофимов в «Вишневом саде». Она же из самых дорогих?
- Да. Из самых дорогих. Я все свои роли люблю. Но Петя Трофимов - роль, в которой есть что искать, и этому не будет конца.
- Какова, на твой взгляд, роль Пети в спектакле и в истории?
- В пьесе, мне кажется, он всем мешает. И появился последним, когда все уже собрались, и пришел некстати, напомнив собой о смерти ребенка. Он много говорит верного, но он не учит.
- Он выражает мысли Чехова. Чехов вкладывает свои мысли и Трофимову, и Лопахину.
- Чехов вкладывает свом мысли им, но при этом идет от образа. Он не декларативен. И, может быть, из уст смешных персонажей эти мысли будут звучать не так декларативно, а потом трансформируются в голове зрителя. Вроде не автор навязывает, а персонаж говорит. И все-таки это все мог сказать и Петя Трофимов, не только Чехов. Но сказать - одно, а сделать - другое. Мне кажется, Петя Трофимов сотрется как личность со временем.
- У него нет будущего в истории?
- Мне кажется, большого нет. По крайней мере, такого, как он говорит.
- Не так, как писали в учебнике литературы?
- Что он там революционер - это все полный бред, по-моему.
- Чем ты сейчас занят?
- Репетируем «Кьоджинские перепалки». Кроме того, я сотрудничаю с другими коллективами. Конечно, у меня на первом плане мой любимый театр. Есть определенные мечты. Я не говорю: Гамлет. Это мечта всех артистов.
- Что, есть такая мечта?
- Есть, но она не сегодняшняя. Это такая мечта где-то в отдалении, лет через десять.
- Женя, я слышала о твоих режиссерских пробах.
- Да, это есть. Я и сейчас думаю над одним проектом с ребятами из «Юности». Но я не хочу его выносить на широкую публику. Я не хочу быть режиссером по большому счету, потому что это все равно профессия очень лидерская, очень сложная, волевая. А у меня, к сожалению, этих качеств в такой большой мере нет.
- На что находишь время вне театра?
- На чтение. Читаю Маркеса «Сто лет одиночества».
- Что еще в жизни есть? Или у человека театра ничего другого быть не может, кроме сцены?
- Я думаю, что есть мечты о том, как стать лучше в профессии, в жизни. И не только мечты, а пути. Вот сегодня я что-то должен сделать. Это что-то должно быть лучше, чем вчера. Я должен совершать те же самые ежедневные поступки, но немножко с другим отношением потому, что надо совершенствоваться. Опять же это слова, слова... Но помогает. И зритель чувствует, как не просто в актере, а в человеке что-то меняется или не меняется. Вот артист на сцене говорит о чем-то высоком, и в нем само это есть. Зритель это чувствует. А если в артисте нет этого высокого содержания, зритель и персонажу не поверит. Ну, допустим Трофимов. Он все равно должен быть честен...

Татьяна Тюрина