---

10.01.2012 Кузнецкий рабочий

Не гонюсь за славой

Артист драматического театра Евгений Любицкий получил именную кузбасскую премию Боброва. Я посчитала это событие хорошим поводом для очередного интервью с Евгением. Женя - один из моих любимых артистов, и я, естественно, не однажды беседовала с ним о его жизни в театре.

- Итак, Евгений, первый вопрос: за что такая большая премия?

- За какой-то вклад. Ничего конкретного. В моем представлении эта премия дается за какой-то определенный творческий путь. Может быть, играет роль количество проработанных лет.

- И сколько их?

- Тринадцать.

- Замечательное число. Чем интересен этот сезон или уходящий год для тебя?

- Мы съездили на фестиваль “Кузбасс театральный” с “Дуэлью”. Потом еще было у меня участие в фестивале со спектаклем “Кроткая”. Это было в Старой Руссе и Великом Новгороде. Как обычно, работа. Все интересно. Главное, в ушедшем сезоне я почувствовал в себе внутренний рост. Мне как-то стало все равно, как ни странно, есть ли награды, даже новые роли, потому что все время не складываются отношения с режиссерами, и поэтому стараюсь работать самостоятельно. Мне показалось, что, когда начинаешь работать самостоятельно, происходят внутренние поиски и приходишь к каким-то открытиям, которые режиссеры не видели, что ли, в тебе. И это профессиональное приобретение, когда мы работали “Кроткую” и сейчас пытаемся работать с женой, актрисой Ольгой Николаенко, над самостоятельными проектами. У меня возникает ощущение какого-то роста, а когда я встречаюсь потом с режиссерами на площадке, все куда-то пропадает. И они ничего не дают, а все, что даю я, они отметают (смеется. - Т.Т.). Последний пример. Мы репетируем детектив, у нас, точнее, у меня лично не складывается взаимопонимание. Поэтому, что выйдет, не знаю.

- Может, мешают взаимопониманию твои занятия режиссурой?

- Нет. Я освободился от этого комплекса. Я совсем не режиссер. Просто работаю над собой и стараюсь вглядываться в себя. И мне кажется, что это не то, что я внутри режиссерского рисунка не хочу существовать. Я как раз принимаю чужой рисунок, верю режиссеру, но начинаю чувствовать противоречия внутри его трактовки. И возникает диссонанс в работе. А свой спектакль внутри режиссерского я принципиально никогда не ставлю, хотя меня часто именно в этом обвиняют. Наоборот, пытаюсь развить их предложение, а вот что получается... Но часто ничего не получается.

- На самом деле получается много. Начнем с “Кроткой”. Ее многие не видели, и я в том числе.

- Этот спектакль задумывался как альтернативная работа. Хотелось понять, как рождается спектакль. Мы показали его. Нас приняли. И даже отправили нас с ним на фестиваль, куда мы с успехом съездили. Правда, это был камерный фестиваль в Старой Руссе, где все тихо, спокойно, где Достоевский сочинял свои последние произведения.

- Как вы там прозвучали?

- В общем, все нормально сложилось. Конечно, трудно совмещать разные функции. Я отвечал и за постановочный ряд и был актером. Мне пришлось менять структуру, потому что там было другое пространство. Но вышло все неплохо. Нас похвалили за оригинальность задумки.

- Но ничего не дали.

- Нет, ничего не дали.

- Взяли все себе?

- Ну да (смеется, - Т.Т.). Нет, они дали какой-то приз городу Челябинску. Был действительно хороший спектакль.

- Поговорим о Лоевском. Что в этом образе такого, что он у всех вызывает сочувствие? Хотя герой не так уж симпатичный.

- Думаю, что структура чеховского произведения влияет в первую очередь. В современной драме уже ощущаешь ограниченность авторского вложения, и очень сложно создать образ, которому будет сочувствовать зритель. А играя Чехова, ощущаешь, что именно он тебя ведет. Хотя один и тот же режиссер и в “Дуэли” и в “Полароидных снимках”, одни и те же приемы. А чеховская интонация уводит куда-то тебя, и ты невольно начинаешь сочувствовать герою. Соответственно и зритель сочувствует мне.

- Говорят, в “Снимки” ты ввелся за четыре дня. Это так?

- За пять, но в последний день был уже прогон. Дня три осваивал текст и параллельно репетировали сцены. Я сложно отношусь к материалу. Мне больше нравится, что спектакль проходит в зрительском окружении. Очень нравится работа художника. Эти потолки, стены, лампы. Нравится музыкальный ряд. Все это создает необычную атмосферу, в которой можно играть что угодно, даже современную драму, которая нам всем знакома. Это жизнь наша. Она приближена и дает другое ощущение. Может, в этом и возникает соединение театра и улицы.

- У тебя хорошая работа была в спектакле “Волки и овцы”. Беркутов. Роль на сопротивление?

- Нет, я никогда не сопротивляюсь. Всегда пытаюсь понять. У меня нет ощущения: “это совсем не мое”. Распределение делал Шерешевский на роль Беркутова.

- Я давно поняла, что Шерешевский считает Любицкого очень хорошим актером. И дает роли артисту, который все сделает как надо. И в “Снимках” так же. Ну а что в будущем?

- Самостоятельно планируем новую работу к 9 Мая, связанную с темой нацизма. Планируется фестиваль “Сибирский транзит”, куда повезут “Снимки”. И гастроли.

- У тебя подряд несколько удачных ролей. Есть ощущение славы?

- У меня нет такого ощущения, потому что далек от этого в принципе. Когда воспринимаешь театр внешне, то становишься злым, гонишься только за славой и уходит внутреннее. Мне дороже это внутреннее. Приятно, конечно, получать премию. Я, наверное, заслужил. В то же время есть коллеги, которые тоже заслужили, и постарше и поопытнее. Главное, чтобы премия не стала яблоком раздора.

- Этого нет?

- Вроде как нет.

Татьяна Тюрина